Река вечности - Страница 67

Парменион только головой покачал.

– Ты удивлён? – спросил старика Гефестион, – разве забыл, как Александр в шестнадцать ходил на медов?

– Не забыл. Выходит, этот Ранефер – ровесник Александру. И фараон немногим старше. Мальчишки...

Гефестион неприязненно посмотрел на старого стратега, потом встретился взглядом с Филотой, но ничего не сказал.

– Мальчишки... – снова пробормотал Парменион, – и здесь двое мальчишек. Воюют, строят... Это какое-то зеркало... Насмешка Временщика...

Эвмен долгим внимательным взглядом посмотрел на старика и что-то черкнул на листе.

– Полагаю, у фараона есть и умудрённые годами мужи-полководцы? – спросил Парменион, – назови самых значимых из них.

Шинбаал не удостоил его ответом. Он сложил руки на груди, глядя сквозь старого стратега. Дальнейшие попытки разговорить пленника, успехом не увенчались. Дошло до того, что Филота, вспылив, начал убеждать отца применить допрос с пристрастием.

– Он у меня, как миленький заговорит!

– Нет, Филота, – возразил Парменион, – не забывай, царская кровь священна. Пытать его может лишь другой царь. Нужно ждать Александра.

Филота вспыхнул, но ничего не сказал. Шинбаала увели. Парменион распорядился обращаться с пленным согласно его достоинству.

– Ну и чего мы добились? – спросил Кратер, молчавший на протяжении всего дознания.

– Все же больше, чем вчера, – ответил Эвмен.

Кардийца безумно интриговало странное поведение его раба, который после окончания допроса сидел с задумчивым выражением лица и, казалось, не замечал ничего вокруг.

– Я думаю, Энил успел встретиться и поговорить с ними, – сказал Гефестион, разделив тем самым мысли Эвмена.

– Тут нечего и выдумывать иное, – согласился Парменион, – иначе как бы они узнали имя Александра? Но вот то, что он отказывается сие признать, меня беспокоит. До чего они там договорились с "пурпурными"? Что замыслили против нас?

– Энил явно ушёл в родной город, – сказал Эвмен.

– Это и ежу понятно, – усмехнулся Гефестион, – но ведь египтяне наверняка рассказали ему, что Библ совсем не тот, какой он знает. И чего он туда попёрся?

– А куда ему ещё? – спросил Кратер.

– Все верно, – согласился Эвмен, – надо обязательно расспросить Шинбаала про Библ. Что там и как.

– Не скажет, – покачал головой Филота, – разве что...

– Я уже говорил тебе, сын, – бросил старик, – только Александр...

– Я не забыл, отец, – раздражённо отмахнулся начальник гетайров.

– Ладно, хватит пока, – подытожил Парменион, – у меня голова от всего этого трещит. Надо прогуляться малость. Позже продолжим.

Когда все покинули зал, Эвмен придержал Дракона за локоть.

– Говори. Ты ведь узнал больше, чем перевёл нам?

– Пусть господин не гневается, – поклонился финикиец, – я все ещё не уверен. Но мои догадки легко можно проверить. И тогда станет ясно, в какое время мы угодили по воле богов, чьи бы они ни были.

– Как это выяснить?

– Недостойный слуга просит своего господина немного пройтись. Здесь недалеко.

– Пошли.

Они покинули дворец и направились к воротам в стене южной внутренней цитадели, одной из трёх в Граде-на-острове.

– Эта стена окружает храмы наших богов, – сообщил Дракон, – богов Ханаана. Севернее стоят храмы детей Реки.

– Ты так египтян называешь?

– Да.

– Что же ты хотел мне показать?

– Вот он, – Дракон указал рукой на остроконечный обелиск, пятнадцати локтей в высоту, установленный на втрое более высоком ступенчатом постаменте.

Эвмен задрал голову. Колонна была вытесана из песчаника. Навершие покрыто металлом.

– Это сплав золота и серебра в равных частях, – объяснил Дракон.

– Электрон, – согласно кивнул кардиец, – что это за колонна? На ней какие-то письмена, но отсюда они не очень-то разборчивы. Можешь прочитать?

– В этом нет необходимости, я знаю их наизусть.

– Даже так?

Эвмен мысленно завязал узелок на память – обязательно разговорить своего раба, насчёт его прошлого. Сидонянин, уверяющий, что знает наизусть содержимое древних тирийских надписей, составленных на неродном ему языке, интриговал царского секретаря с каждым днём все сильнее. Как же, всё-таки, мало он узнал его за эти два года с небольшим... Нужно навёрстывать.

– Значит, колонна стоит и в нашем времени?

– Да. Только её сняли с постамента.

– Что там написано?

Дракон неспешно обошёл обелиск кругом, остановился возле западной грани, на которой необычных значков было больше всего. Некоторое время финикиец рассматривал их, а потом, прикрыв глаза, заговорил в своей привычной слегка шипящей змеиной манере:

– "Окружил я стеною святилища ваши, не тронул их, разве Тиннитовых жриц отдал желавшим их, но и те не остались в обиде, получив по два шати. Рядом я выстроил храм Величайшей Владычицы истин, и Сокровенного Ра. На рассвете он Хепри, а после – Атум – Создатель заката. С ними поставил храм Нейти, божественной лучницы, что покарает любого, пусть в рубище он, иль в короне, и пусть колесниц у него десять тысяч – единой стрелы на них хватит. В вашем же храме дарите животных, вино и цветы для Сети-змееборца, что поражает нечистых отродий Дуата, и даже Апопа. Пусть вы Баалом двубожным его нарекли и верите в копья его громовые. Пусть вы поймёте Хатор, как Аштарт, богиню любви, материнства и млека. Только не смейте вознесть на алтарь и Аштарт, и Баала, и мерзкой Тиннит-Исефет богопроклятой, душу живую. Тем, кто содеет сие, пусть виновен лишь муж в святотатстве, чашу вина изопьёт вся семья, и добавлю я Истины каплю. Если младенец таков, что способен испить только груди, тогда я сверну ему шею, как гусю, ибо должно истреблённым быть мерзкое семя Дуата! Тех, кто в обряде Тиннит, с алтаря пожирает младенцев, бронзой велю замотать, без различий на простолюдинов и высокородных, старушек отвратных и юных красавиц, старцев немощных и, равно, младенцев грудных. Прямо на том алтаре, чтобы твари Дуата блевали, неугасимым огнём обольём, не жалея не Гебовой крови, ни камня Сети. И возожжём нечестивцев, отнюдь не из мести, о верные люди Тисури, да не из страха, чтоб вас отвращал от таких приношений, а чтобы семя Апопа навек обратилося в пепел!"