– Да живёт вечно Величайший Менхеперра! – Ипи поклонился, выпрямился и приступил к докладу, – воинства акайвашта потеряли четыреста тридцать семь пеших копейщиков, около полутора сотен лучников и столько же всадников. Ещё шесть сотен легковооружённых. В основном – убитыми, пленных не так много. Точнее скажут после подсчёта. В первую очередь считали наших. Алесанрас сумел перехитрить меня. Уцелевшие ушли, протиснувшись между пешими отрядами.
Ипи помолчал, вздохнул.
– Воинство Маат потеряло триста тридцать шесть Хранителей. Около пяти десятков легко раненых, девяносто тяжёлых. Уцелели только тридцать две хевити, с десяток можно восстановить. Восемь хевити и двенадцать меркобт акайвашта угнали, выбив колесничих. Погибло много отборных коней. По лёгким колесницам – сами видите, все ещё хуже. Из лучников ни один не погиб, и врагам удалось опрокинуть только две хтори из сотни. Пали лучшие воины, – Ипи прикрыл глаза, – ударной сила Воинства Маат больше нет. Погиб Аннуи, да будет сладок путь его в Та-Мери. Херихор еле жив. Одного из военачальников акайвашта нам удалось сразить. Пленники просят достойного погребения для него, видишь это кострище из кедра?
– Достойнейший Ранефер, – Менхеперра перебил названного брата, поспешив успокоить, – начнём с того, что пираты заплатили по пять жизней за каждого колесничего, и тебе ли, сокрушившему воинства Нахарина стыдиться потерь? Ты сохранил Нейти-Иуни. Не мне тебе объяснять их ценность. Но почему пираты не изведали их стрел? Расскажи мне о битве.
– Да, конечно, – Ипи Ранефер прищурил глаза и окинул фараона немного отрешённым взглядом.
Верховный Хранитель рассказал о захвате и допросе пленного, о неудачных переговорах, о своих и вражеских построениях перед битвой. Однако чем дальше заходила его повесть, тем более мрачнели Величайший и старый военачальник. Дети Реки пребывали в твёрдой уверенности, что сражаться столь отважно, хитроумно маневрируя, на всём Престоле Геба могли лишь они сами, воины Священной земли. Молодой Херихор и вправду не допустил ошибки, он достоин льва или даже пчелы доблести. Но ему не повезло. Слишком много врагов навалилось на его сотню. Коршун (Ипи не стал называть Пьяницей достойного воина Нахтра) хорошо проредил движущуюся стену акайвашта, но, в итоге, и его принудили к пешему бою и отступлению.
– Большой отряд на нашем правом крыле сумел вывернуться из-под стрел Нейти-Иуни. Я расспросил своих людей и пленных и почти уверен теперь, что именно его вёл Пталемаи, присутствовавший на переговорах. Очевидно, это поверенный вождя. Они умеют быстро перестраиваться в бою. Стена их пехоты подвижна, в отличие от той, что строим мы, прикрывая лучников. Я никогда не видел ничего подобного.
– Подвижная стена? – переспросил Аменемхеб.
– Именно так, достойнейший. Они шли очень плотно, прикрывшись щитами и действовали, как единое живое существо.
– Никогда о таком даже не слышал, – покачал головой старик, – а я пережил сражений куда больше, чем ты, Ипи. Ни Нахарин, ни хатти, так не сражаются. Хотел бы я взглянуть...
Ранефер помолчал, собираясь с мыслями и продолжил.
– Нахтра сказал, что Аннуи, да будет голос его правдив на Суде, бросился выручать меня и по дороге столкнулся с легковооружёнными, прикрывавшими обоз. Их облик заметно отличается от пеших копейщиков и всадников. Я думаю, это другое племя. Аннуи рассеял их, но сам сложил голову. Его убийца схвачен. Весьма любопытная личность. Хотя бы тем, что говорит по-нашему. Его речь звучит немного странно. Насколько мне известно, так говорили во времена Имхотепа. Я намерен тщательно расспросить его о нашем новом противнике.
В конце рассказа Ранефер вновь обратил внимание фараона и Аменемхеба на то, что все пленники, кого с грехом пополам успели допросить и кто при этом не молчал, в один голос утверждали, будто Алесанрас захватил все побережье Хатти и разбил огромное войско Нахарина где-то на севере близ Каркемиша.
– Язык этих акайвашта столь странен, что едва можно понять их речь. Кроме того, большинство пленных (да что там, почти все) сами говорят на этом наречии очень плохо. Как я понял, они – союзники или наёмники Алесанраса из каких-то очень отдалённых северных племён. Допрашивать их почти бесполезно. Не понимаем ни слова. От самих акайвашта больше проку, но все они ранены. Говорить способны немногие. Двое попали в плен невредимыми, вот от них я получил больше всего полезных сведений. Меня называли лжецом в глаза, когда я говорил о разгроме стотысячного воинства союза "тридцати трёх царей" и осаде Мегиддо. Более того, утверждали, что город лет триста как заброшен и вчера Алесанрас осматривал его руины.
– Заброшен?
У Тутимосе лицо вытянулось от удивления. Ипи кивнул и добавил, что ему удалось узнать после боя, почему Алесанрас так торопится к Тисури. Город сей осаждён его главными силами, коих не менее сорока тысяч.
– Этого не может быть!
– Одни и те же слова произнесли сразу несколько пленников. Невозможно лгать столь согласованно, да и ложь такую не измыслишь, – покачал головой Ранефер, – и, судя по всему, они надеялись запугать меня, ибо говорили дерзко, с вызовом. Да и сам их вождь упоминал Тисури. А называя меня лжецом, искренне верил в то, что говорил. Они ничего не знают о владычестве Двойной Короны над этим городом. Я разбираюсь в людях.
– В голове не укладывается, – покачал головой Аменемхеб.
– Да, – согласился Ипи, – мне предстоят ещё долгие часы бесед с этим А-ри-сто-меном, который знает наш язык. Он словоохотлив, держится спокойно. По крайней мере, глаза от страха не мечутся.