Река вечности - Страница 52

– А если сам Александр уцелеет? Ведь сейчас его нет в лагере? Бог обрушит гнев на Пармениона, а царь избежит кары? И мы окажемся между двух огней, ведь он соберёт новое войско.

– Где? Здесь? Никогда! Без флота, с малым отрядом, он навсегда сгинет в землях Ханаана!

– Вдруг большая часть войска уцелеет? – не сдавался осторожный Бен-Закар.

– Посмотри туда, – Энил указал на стены Цора, выраставшие из дымного облака, мало-помалу рассеивавшегося, – он не смог взять один остров, думаешь, с двумя выйдет лучше? Баал поднял из пучины город, стоявший здесь до Великого Ахирама. А стены того города, да будет тебе известно, невежда, возводили лучшие зодчие Чёрной Земли. Уж они-то умели строить, как никто другой, ты же бывал в их стране и видел гигантские пирамиды и великие храмы. Ты успел позабыть вчерашнюю грозу? Я не помню, чтобы молнии били беспрерывно, превращая ночь в день. Какого знамения тебе ещё нужно, маловер? Всевышний предупредил сынов Ханаана, дабы покинули сие проклятое место. Только глупец станет противиться.

– Но если Баал-Хамон испепелит яванов, то погибнет и Цор...

– Вот уж кого мне совсем не жаль. Когда мы шестнадцать лет назад восстали против шаха Артахшассы, этот ублюдок, Адземилькар, целовал ему стопы и, злорадно ухмыляясь, поднялся на беде своих братьев, познавших горечь поражения. Он и сейчас пытался усидеть на двух стульях, презренный двоедушец. Но ничего, расплата не за горами.

Предпоходная суета охватила флот Гебала. Восемьдесят триер и пентер стояли на якоре напротив южной оконечности острова Мелькарта. То есть, ещё вчера там была оконечность острова, а теперь на этом месте меняющий направление ветер гнал морские волны.

Большая часть кораблей уже изготовилась к выходу, когда планы Энила едва не расстроились. А виной тому стал Неарх-критянин.

Этот человек, уроженец древнего острова, детство своё провёл на южном берегу Фракии, в Амфиполе, где некогда поселились его родители. Когда царь Филипп захватил эту бывшую колонию афинян, отец Неарха поступил к нему на службу и поднялся довольно высоко, что позволило его сыну войти в круг знатных юношей, отправленных вместе с царевичем в Миэзу, учиться у Аристотеля.

Неарх сблизился с Александром, полностью разделив судьбу царевича. Он даже последовал за ним в изгнание после ссоры Александра с отцом. Когда Филипп пал от руки убийцы и его сын взошёл на трон, Неарх некоторое время служил в коннице гетайров, как и многие аристократы, не знающие иных занятий. Однако уже во время азиатского похода, вскоре после падения Галикарнаса, царь назначил его сатрапом Ликии.

Под властью критянина оказалась не только эта область, но и весь Памфилийский залив, для охраны которого он получил небольшой флот – двадцать триер. Тут было что охранять. Здесь проходил важнейший торговый путь, соединявший Элладу с Египтом и Финикией. Издревле его облюбовали киликийские пираты, настоящий бич мореходов.

Из царских друзей критянин лучше всех подходил на роль флотоводца, ибо любовь и знание моря впитал с молоком матери, хотя прежде и не командовал флотом. Старые навархи Филиппа, Амфотер и Гегелох, остались в Македонии, защищая её берега. Когда Александру потребовался флот, он призвал к себе Неарха. Тот, взяв десять триер (половину пришлось оставить в Ликии, дабы хоть как-то оберегать купцов от неистовства разбойных киликийцев), прибыл в Тир прежде эскадр Энила и Пнитагора.

Александр, не слишком доверявший финикийцам, приставил Неарха к Энилу советником, а по сути – своей десницей, лежавшей на горле царя Библа. Критянин присматривал за Энилом зорко и, когда тот собрался сбежать, не стушевался.

Действуя решительно и быстро, Неарх, с горсткой македонян, пресёк мятеж на пяти триерах, что стояли в наибольшем отдалении от флагманской пентеры Энила. Ещё четыре корабля, вытащенные на берег для ремонта, финикийцы всё равно не успели бы спустить на воду, но критянин не остановился на достигнутом.

Когда финикийцы уже выходили в море, он смело направил свою триеру прямо в гущу мятежных кораблей и, на чём свет стоит костеря мятежников в медный рупор, сумел подавить волю некоторых колеблющихся триерархов.

– А ну стоять, сучьи дети!

– Ай, чего кричишь, уважаемый? – отвечал Неарху кормчий одной из триер, путь которой пытался преградить критянин, – у вас, яванов, своя дорога, у нас своя! Ты бы не приближался, а то, неровен час, немножко утопить тебя стану!

– Куда вы направились, дурни? Преступите через свою клятву, изведаете, каков царь в гневе! Или не слышали про Фивы?

– Ты не ори так, уважаемый, голос совсем сорвёшь. Слышали про Фивы. Гневом вашего смертного царя пугаешь? А гнев богов ты видел? Оглянись-ка вокруг!

– А вы уже от таких чудес жидко обгадились? Трусы вы и бабы! И дураки! Пока будете огибать Тир, Пнитагор успеет выйти в море. Он, в отличие от вас, трусливых шакалов – верен царю! И боя вам не избежать! А его кораблей больше! Всех перебьём! А потом наведаемся в Библ и спалим дотла гнездо изменников! Детей ваших на копья побросаем, баб перетрахаем и туда же!

Часть горячих голов на триерах "пурпурных" призадумалась. Испуганные чудесами, они с самого начала не имели единодушия в том, как поступить. Последовать за Энилом – нарушить клятву, которую они вслед за своим царём дали Александру. Большой грех. К тому же царь не простит. С другой стороны, "пурпурных" гнал вперёд страх перед неведомым и был он столь силён, что никаких иных мыслей у них в головах не осталось.

На кораблях началась яростная перепалка между теми, кто увещевал остаться и теми, кто яростно рвался прочь. Дошло до драки. Кого-то выкинули за борт. Жаждущих убраться оказалось много больше, но возникшее замешательство позволило Неарху с теми пятнадцатью триерами, что оказались у него в руках (в их числе десять верных ему ликийских), отсечь часть финикийцев от пентер Энила. Драться "пурпурные" все же не стали. Многие из них были так напуганы, что вообще не могли ни на что решиться сами. Лишились вожака, и сбились в блеющее стадо.